Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова

У Сергея побелели крылья носа.

— И приурочила «уход» ко дню нашей свадьбы! — крикнул он, сжимая кулаки. — Могла бы отложить спасительный суицид недели на две. Ради бракосочетания дочери.

Снежана упала на белый диван итальянской кожи и заплакала. Он смотрел на её спутанные волосы и нежные плечи и чувствовал, как сжимается сердце.

— Снежа, — произнёс он и уселся рядом. Его рука легла на вздрагивающее плечо невесты. — Только не кричи, ладно? На свете законы есть, ты понимаешь, законы! Химические, математические, социальные, есть и духовные. Один из них такой: если человек раскаялся — он не идёт вешаться, а начинает меняться внутри себя, понятно? И со временем становится счастливым. Это как с компом: вирус подцепил — что делать? Брать топор, рубить по монитору или диски чистить? М? Помнишь, я тебе «трояна» выловил на буке? У тебя же хватило ума не выбрасывать технику в окно, чтобы она не глючила?

У Снежаны высохли слёзы.

— Хм, — в нос сказала она, — ты с ума сошёл — выбрасывать, мне его отец подарил.

— Дорогой, значит? — съязвил Серёга.

— А то не знаешь! — Снежана опять повысила тон.

— А человек не дороже? Что молчишь! Теперь что, каждому, кто вирус подцепил, в окно прыгать? А на священников зря нападаешь, тебе вообще грубость не к лицу. Традиция такая древняя, за самоубийцу в храме не молятся и треб не исполняют, закон предков. Бесполезно. Самоубийца уже в аду. Тебе же растолковали, лучше моего. Никто из священнослужителей не станет отпевать самоубийцу, ни за какие деньги. Где ж продажность и коррупция? Вот и думай, прежде чем кого-то обвинять. Ох и расстроила ты меня, жена. Я мчался, как спринтер-мутант, думал, ты скорбишь безмерно, а оказалось — новые правила в церковь внедряешь. А даже ни одной службы не отстояла.

— А я и скорблю, жалею мать свою глупую. Очень мне её жалко. Из морга прямо в крематорий, потом на кладбище, домой гроб не повезут. Так отец распорядился, — вздохнула Снежана и расплакалась. Сергей подхватил её на руки и прижал к груди. От такого внимания она совершенно занемогла, сил лишилась. Сергею пришлось её баюкать и поить с ложечки, целовать после каждого глотка и вытирать слёзы.

Наконец Снежане полегчало, аккурат перед отъездом в крематорий. Она умылась и заколола волосы на затылке, лоб обтянула чёрным кружевом, на плечи бросила чёрный платок. Сергей тоже взбодрился, он и предположить не мог, какое испытание его ждёт: на гражданскую панихиду будущий тесть не явился. И вот так совсем молодой ещё человек оказался главой семьи, да не где-нибудь, а в ритуальном зале крематория.

Сергей чувствовал, как подкашиваются его колени: с одной стороны всхлипывающая невеста, которая еле дышит, раздавленная предательством отца, а с другой — целая череда разгневанных участников похорон, во всех вариациях толкующих об отсутствии супруга покойной. Сергей сжал губы и добросовестно изобразил скорбь на лице, сощурив глаза. Он стал защитником на хоккейном поле: от прямых вопросов участников церемонии ловко уходит и, как вратаря, ограждает невесту от всякого рода соболезнований и душевных домогательств.

Справа от гроба, в пустом ряду «близких родственников», было занято два места. Сергей по привычке вытянул длинные ноги, и никто уже не мог приблизиться к дочери покойной. Он обнял Снежану двумя руками и боялся шевельнуться. На лицо покойной тёщи, обмазанное гримом, он тоже боялся смотреть — вдруг её щёку поведёт или, того хуже, моргнёт, как ведьма, тогда уж всю жизнь придётся ночами вздрагивать от такого ужасного воспоминания. Если Сергею приходилось поворачиваться, то он старался не отрывать взгляда от похоронного тамады, дородного мужчины средних лет с насыщенным дикторским голосом.

Церемониймейстер, стоя у изголовья гроба, профессионально скорбел и лучше всех участников прощания произносил добрые трогательные слова об усопшей. К концу ритуала Сергей почти поверил, что общество понесло невосполнимую потерю в лице гражданки Янович Полины Лазаревны, а участники прощания через одного рыдали и не хотели дальше жить без хозяйки салона.

В кафе «Ритуал» за поминальным столом продолжился «момент необратимого прощания с близким человеком». Скорбящие после трёх рюмок расходиться не спешили, а вспомнили внезапно, что покойная любила повеселиться и следила за всеми праздниками, её одинаково умиляли дни рождения, китайский Новый год и православная Пасха.

Полина облачалась в шикарный наряд, обязательно с блёстками, в массажном кабинете накрывала богатый стол для наёмных друзей, и празднования растягивались на недели. Хозяйка самого известного в столице салона красоты с многочисленной свитой кочевала по ночным клубам и кабакам с караоке, где и оседала прибыль фабрики гламура.

От весёлых воспоминаний и веселящих напитков у каждого из скорбящих голова пошла кругом. Постепенно нетрезвый шепоток стал перемежаться анекдотами. Тут Сергей терпение и потерял. Невесту и двух её соседок он уволок в разгар похоронной трапезы. Соседки дожёвывали яства и с досадой оборачивались на входные двери ритуального кафе. Женщины показались Сергею милыми, поэтому он решил их спасти от поминального обеда. Пожилая, Валентина Фёдоровна, разрумянилась от опрокинутых внутрь стопочек и соловьём заливалась, расхваливая Сергея, а Снежане не давала расплакаться. Вторая, помоложе и покрупнее фигурой, Николаевна, плюхнулась на переднее сиденье и, к одобрению водителя, строчила критикой, как из пулемёта, то по участникам церемонии, то по упокоенной тёще Сергея. Иногда Николаевна оборачивалась и призывала Снежану «сосредоточиться на личном счастье с таким прекрасным благородным юношей».

У самого дома он с чистой совестью передал невесту в надёжные руки спутниц и умчался в родной город, под мамин покров. «Скоро вернётся Анастасия Сергеевна», — утешал он себя, вылетая на кольцевую. Казалось, колёса немецкого живчика так и не коснулись трассы.

Этот адский день в столице показался ему вечностью. Напряжение било в его голове вспененным гейзером. Оно питалось самым страшным воспоминанием одного из эпизодов кремации, когда гроб с катафалка поехал как будто прямо в ад, вернее, в адскую печь. Снежана сжала его ладонь и застонала, а Сергей едва удержался на ногах и побледнел, как полотно савана. Ему казалось, дыханье преисподней коснулось его щёк и лба. Надо сбежать и забыть. Впереди прекрасная жизнь в сказочном мире за океаном, где ждут его, главного героя, а пока можно спрятать голову в песок подготовки к защите дипломной работы и переждать ненастье.

Заполучив сына живым, но нездоровым, Екатерина Николаевна прокричала во все стороны света, что ребёнок мог «убиться». Она кляла «странную семью» невестки и вылизала несчастное дитя, как кошка больного котёнка. Она уложила «мальчика» спать и до глубокой ночи сидела рядом, похлопывая его по плечу. «Спи, дитя, спокойно».

IV

На следующий день после похорон Снежана пришла в себя. Не с первым же лучом солнца, нет, а после завтрака, приготовленного любимой няней. Кружка какао и гора сырников, облитых сметаной, вернули её к жизни. Снежана подышала няне в грудь и погрузилась в чертежи дипломной работы. В короткие передышки она опять дышала няне в грудь и получала либо квадратик чёрного шоколада, либо чашку кофе, сладкого и со сливками, и блюдце с орехами. Миша тянул к ней руки и просил поцелуй. О маме он не вспоминал, волнение охватывало его только при виде шоколадки. Няня отламывала квадратик и ему, сетуя на аллергию. Миша чмокал губами шоколад и смеялся от удовольствия. И так было спокойно в доме, как будто и не было никаких трагедий. Всё оттого, что Анастасия Сергеевна переехала к Яновичам. Её чемодан со сломанными колёсиками привёз сегодня Родионыч. В гостях у крестницы он не задержался, поцеловал и приказал следить «за этим ненормальным», за отцом.